Сергей Дигол - Старость шакала[СИ]

И куда им тогда деваться? Разве что навести порчу и на Рубца.

Часы на арке работали исправно и даже брали на себя больше положенного. Пробивая одиннадцать, они исполнили мотив песни о городе — мелодию, ежечасно оглашающую центр Кишинева с других часов — тех, что на башне городской мэрии, метрах в двухстах от настоящей Арки победы. Поразившая Валентина арка была совсем как та, настоящая, по циферблату которой сверяют время чиновники из здания правительства напротив. Да пожалуй, она и была настоящей — из чистого золота и стоила, подумалось Валентину, не многим меньше оригинала. Сам стол, на котором гордо возвышалось пресс–папье в виде арки с беззастенчиво укравшими мелодию часами, словно впав в немилость, переместился в дальний угол комнаты и совершенно не привлекал бы к себе внимания, если б не золотая копия шедевра кишиневской архитектуры.

Центр кабинета теперь занимали два стула, примостившиеся к прозрачному круглому столику на изящных ножках. Недопитая бутылка шампанского в окружении одного стоически чистого и двух меченых помадой бокалов, двухэтажной вазы с потемневшими бананами и подсохшими дольками нарезанных апельсинов и киви — вот все, что занимало поверхность крохотного столика. С другой стороны к нему примыкала широченная кровать, которую язык не повернется назвать двуспальной — минимум на четырех человек, хотя подушек действительно было две. Еще одна кровать нависала с потолка — в зеркале, полностью совпадавшем размером и расположением с ложем внизу.

Чуть в стороне от окна, из которого Рубец когда–то показал Валентину будущее место работы, на темной тумбе с высокими стеклянными дверцами расположился огромный телевизор с плоским экраном, по обе стороны которого возвышались два серебристых небоскреба — звуковые динамики. Чтобы увидеть снующих между рядами людей, теперь пришлось бы одернуть розовые бархатные шторы, которые гармонировали, и то с оговоркой, разве что с дальней стеной, выкрашенной, в отличие от трех желтых, в бордовый цвет. В правый угол бордовой стены и был сослан бывший хозяин кабинета — неуместный в новой обстановке офисный стол с золотой аркой победы, в другом же примостилась изящная этажерка, представлявшая что–то наподобие открытого бара — так тесно было на ее полках бутылкам с разноцветными жидкостями.

— Нравится? — послышался голос Рубца, — проходи, не робей.

Вынырнув из–за этажерки с бутылкой виски в одной руке и двумя бокалами со льдом — в другой, директор присел к стеклянному столику, кивнув Валентину на стул напротив.

— Когда же… — присел Валентин, не переставая оглядываться.

— Когда успели? — перебил Рубец, — вижу, ты совсем заработался. Две недели чуть ли не круглосуточно ремонтировали. Хотелось, знаешь, чтоб и на работе как дома, — он покосился на кровать–аэродром.

— Виски? — приподнял бутылку Рубец.

— Спасибо, я на работе.

— Ну и как работается? — ошпарил лед струей «Джек Дэниелс» Рубец.

Заерзав, Валентин придвинулся на край стула.

— Я как раз хотел поговорить, — торопливо начал он.

— Говорят, ты бабки ныкаешь.

— Что–что?

Подняв бокал, Рубец с равнодушием палача следил за кусочками льда, которые и кубиками уже нельзя было назвать — так быстро растворялась их индивидуальность во враждебной алкогольной среде.

— Цыганки сказали, — сказал Рубец и залпом выпил.

— Ка… какие цыганки?

Показав Валентину ладонь — мол, подожди — Рубец сморщился, а затем выпучил глаза и открыл рот.

— Ххууу… аааа…, — он закинул в рот кусочек апельсина вместе со шкуркой, — наши цыганки, какие ж еще?

— Да ты что?

Валентин вскочил, и Рубец только сейчас заметил, что старик, оказывается, совсем не маленького роста.

— Они видели как…

— Да змеи они, цыганки твои!

— Все нормально — снова вытянул ладонь, на этот раз успокаивающе, Рубец показавшемуся в дверях начальнику охраны Козме, — мы сами справимся. Так ведь, Валентин? — спросил он тоном переговорщика, убеждающего психа не прыгать с крыши многоэтажки.

Касапу послушно присел, тем более что ноги вдруг перестали слушаться, будто стоял он в вагоне разогнавшегося на стыках рельс поезда.

— Видишь ли, — Рубец вытащил из пачки на столе сигарету, — я все понимаю. Тебя, как бы это сказать… — он закурил, пыхнув на Валентина дымом, — недолюбливают, что ли.

Валентин тяжело ссутулился, словно подтверждая неприятный факт.

— А если посмотреть с другой стороны? У тебя ведь другие ставки. Да, другие риски — он взмахнул рукой с сигаретой, — но и деньги не те, что у всей этой шушеры. Морковка, свечки, кофе. Даже свинина, блядь. Они вкалывают не меньше твоего, но разве можно сравнить по деньгам?

— Я просто хотел, чтобы вот эти необоснованные…

— Ты погоди. Не горячись. В твоем возрасте, извини, конечно, что напоминаю, но что поделать, если в твоем возрасте нервничать действительно вредно. Да, ты можешь этот аргумент — я имею в виду возраст — привести и в свою пользу. И будешь прав. Прав, потому что ты единичный экземпляр. В свои, сколько тебе — семьдесят? больше? — в свои годы заткнешь за пояс двадцатилетнего. Нет, серьезно, не скромничай, таких ведь больше нет. Сколько уже — лет десять? Нет, какие десять? Девяносто тре… сейчас какой? две тысячи во… Пятнадцать! Пятнадцать лет! Без единого — тьфу–тьфу — даже намека на прокол! Это, я скажу тебе… — Рубец уважительно поджал губы, — и неужели ты думаешь, что я это не ценю? Я же все вижу, и у меня нет к тебе претензий. В этом плане, как минимум. Но если я не идиот — а мне почему–то кажется, что я не идиот — почему мне, спрошу тебя, почему бы не подумать о завтрашнем дне и не подобрать — нет, не равнозначную, равнозначная замена тебе — это утопия, а хотя бы более–менее достойную кандидатуру, а?

Валентин не двигался и даже дышать старался неслышно.

— В конце концов, это бизнес. Деловой человек нуждается в подвижных глазах — совсем как у хамелеона. Чтобы пялиться не только под ноги, но и заглядывать за горизонт, и желательно делать оба дела одновременно. Понимаешь, о чем я?

Валентин кивнул.

— Давай договоримся, — Рубец явно перешел к деловой части разговора, о чем свидетельствовал мобильный телефон, который он достал из кармана, чтобы беспорядочно нажимать на кнопки — была у него такая привычка, — ты работаешь как работал. Тише воды, ниже травы. Петрушки, киндзы, лука, ну и прочего, чем торгуют сам знаешь где. Шучу, конечно. Как, кстати, твои помощники?

— Кто?

— Нина, тетя Маруся, Богдан, Василий, Доминика, кто там еще? А говорят, я страшно далек от народа. Даже из обычных реализаторов кое–кого помню. Игорек опять же… Ах, да — он покосился на Валентина, — Игорек–то как раз уже не работает. Так что, содействуют? Проблем нет?

— Ну… — замялся Валентин.

— Не понял, саботирует кто? — напрягся Рубец, — ты только шепни.

— Нет–нет — испугался Валентин, — что ты… вы.

— Да ладно, я ведь тебе в сыновья гожусь, — заулыбался Рубец.

— Я хотел сказать — очень даже. Я и не знаю, что бы без них…

— Это точно — с гордостью подтвердил Рубец. Еще бы — ведь схему с ассистентами–реализаторами придумал именно он.

— Ты хотел что–то добавить? — спросил Рубец, заметив, что Валентин открыл рот.

— Вооот… А что я хотел? — спросил себя Рубец после того, как Валентин отрицательно помотал головой, — ну да, работать. Продолжай, никто тебя не тронет, да пусть бля рыпнется кто! Главное, чтобы все по понятиям. Прозрачно. Транспарентно, слыхал, наверное, такое слово? Даже если эти сучки черножопые и наговорили — я сам их, признаться, не перевариваю, но мой внутренний расизм не должен мешать бизнесу, понимаешь? Ну кто из нас без недостатков? Зато я — спокоен, ты, надеюсь, не обижен, не так ли? Ну, хочешь, подниму цыганкам арендную плату? В качестве моральной компенсации, а? Шучу, шучу, — хлопнул он Валентина по плечу, вставая — прием был окончен.

В дверях Касапу обернулся.

— А ведь они все время пасут меня, — сказал он.

— Кто? — не понял Рубец.

— Да фраера твои. Женьки, Мишки, Виорелы все эти. Я же шагу без них ступить не могу.

— Ну и?

— Ныкал бы я деньги, неужто не усекли бы? — развел руками Валентин.

— Ну, — улыбнулся Рубец, — если они ни разу так и не усекли, как ты уводишь кошелек…

После этого странного разговора с Валентина словно гора свалилась.

«Шел бы он», мысленно решал он, куда бы послать Рубца — так, чтобы не мешал разбираться с цыганками.

В голове Касапу словно ожил давно потухший вулкан — мозг плавила кипящая лава ненависти. Война так война, определился Валентин, а еще — решил, что обязательно прижмет цыганок. Прищучит, бля, черножопых. Кровью будут плевать, но зрение вернут.